Смирнов Алексей Глебович (фон Раух)

Известно, что Смирнов (фон Раух) общался со Львом Жегиным, которого в одном интервью указал как одного из немногих, кто «в условиях большевистского рабства» пытался «сохранить творческую независимость». В этом ряду названы имена Шостаковича, Нейгауза, Рихтера, Фалька, Филонова, Фонвизина... Сохранить, а не отстоять в поединке с властью, насаждавшей срединный образ мыслей и приветствовавший лозунг середнячков: «Не высовывайся». Вот почему Смирнова (фон Рауха) можно причислять к шестидесятникам, а к нонконформистам — лишь с известной оговоркой: в принципиальном игнорировании советской власти не было сопротивления. Конечно, при экспонировании работ Смирнова в кругу сверстников любой автор концепции будет исходить из необходимости обобщать; но в случае персональной выставки важно стать немного ребёнком и найти сколько получится отличий. 

По той же причине и мемуары Смирнова (фон Рауха) не стоят в ряду аналогичных произведений его современников. В его текстах не выражено никаких цеховых или социальных предпочтений. Михаил Гробман написал, что «для Алексея Смирнова не существовало границ»; добавим, что ограничений, по-видимому, тоже не существовало. 

Всё, что оставил Алексей Смирнов (фон Раух), носит на себе отпечаток редчайшей в чистом виде экзистенциальной ситуации. Он был бы идеальным собеседником и героем для Сартра или Камю. Внутренний конфликт личности этого типа нельзя свести к простому и понятному противостоянию с советским обществом; Алексей Смирнов (фон Раух) при любых обстоятельствах был бы социально оппозиционен вследствие склада характера, ощущения мира. 

Что касается творческого метода, то он не был одинок ни как график, ни как живописец. В живописи его излюбленный приём — гротеск, доведённый до грани эстетического и порой переходящий за эту грань. В графике дело обстоит сложнее. Здесь есть аналоги, прежде всего искусство Дмитрия Лиона (не берём техническую сторону вопроса) или Александра Заполянского. Но в целом стилистика Смирнова (фон Рауха) вписывается в контекст его времени, когда создавали свои парадоксальные миры и Лев Саксонов, и Юрий Перевезенцев, и многие их сверстники. Интересно, что как художник он в этом времени, в шестидесятых, по сути, и остался, не развернув в оставшиеся десятилетия жизни темы, которые затронул, и образы, которые создал. 

Графика Смирнова (фон Рауха) — многофигурные, скорее даже многолинейные композиции. Как правило, часть листа очень плотно заполнена изображениями, вне зависимости от их характера воспринимаемыми как орнамент, вторая же часть остаётся свободной. Обе зоны — пустая и заполненная — находятся в драматичном, напряжённом соотнесении друг с другом. Жизнеподобие, намеренное или случайное, как и театрализация, масочность, перестаёт быть важной, поскольку везде преобладает графическая мысль. Мысль эта апокалиптична; внутреннее время художника — конец времён, точнее, времени, как большого, так и малого. Образы на листах играют служебную роль, они становятся не целью создания, а его материалом, а цель — изображение потока собственного сознания, независимого до болезненного неприятия чужого присутствия в любом виде. Что уж говорить о чужом взгляде или чужой воле: изображённое Смирновым (фон Раухом) исключает Другого как категорию, он полон, переполнен собой, собственное Я его захлёстывает, он тонет в нём, выныривая лишь для того, чтобы вывести вовне внутренние процессы, которые с большим трудом находят себе форму выражения. Бесстрашно пребывая внутри себя, напротив себя, наедине с собой, художник иллюстрирует — в самом что ни на есть этимологическом смысле, т.е. делает понятными — процессы, происходящие в каждом уме, но чрезвычайно редко воплощаемые ввиду их, мягко говоря, страшноватого оттенка. 

Чтобы всегда быть с самим собой и не потерять себя в этом общении, нужна изрядная доля мужества. Алексею Смирнову (фон Рауху) оно было свойственно — в таком вот редком и едва ли не уникальном проявлении. 

Вера Калмыкова